ISSUE 1-2008
INTERVIEW
Jakub Kulhanek
STUDIES
Павел Витек Petr Vagner
RUSSIA AND NORTH CAUCASUS
Мацей Фалковски
OUR ANALYSES
Отар Довженко
REVIEW
Ярослав Шимов
APROPOS
Лубош Веселы


Disclaimer: The views and opinions expressed in the articles and/or discussions are those of the respective authors and do not necessarily reflect the official views or positions of the publisher.

TOPlist
RUSSIA AND NORTH CAUCASUS
СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ: ВЗГЛЯД ИЗ ЕВРОПЫ
By Мацей Фалковски | эксперт Центра Восточных Исследований, Польша | Issue 1, 2008

     В своих предвыборных выступлениях новоизбранный президент Дмитрий Медведев сосредоточивался на социально-экономических проблемах, подчеркивая, что приоритетом его президентства будут так называемые национальные проекты, одной из главных целей которых является улучшение социальных условий и рост благосостояния жителей России. Зато, в его выступлениях очень редко появлялся Северный Кавказ, который Медведев так и не посетил во время своего предвыборного турне по стране. Жители региона, как видно, простили ему этот промах, по крайней мере, так утверждает Центральная Избирательная Комиссия РФ (Медведев, по официальным данным, получил на Кавказе наибольшую, почти 100-процентную поддержку на выборах).

     Поверхностный взгляд на Северный Кавказ, который занимает небольшую часть территории и жители которого составляют незначительный процент населения Российской Федерации, может в самом деле привести к выводу, что этот регион не должен находится в центре внимания Москвы. К подобному выводу можно прийти, сравнивая нынешнюю ситуацию на Кавказе с той, которая существовала там на момент вступления в должность президента Владимира Путина. Российские органы власти тогда не контролировали Чечню, которой правили сепаратисты, а ситуация в соседних республиках (особенно в Дагестане) грозила отрывом также и их от Российской Федерации, либо, по меньшей мере, распространением нестабильности на целый регион. Теперь ситуация в Чечне решительно более стабильна, боевики разбиты и не в состоянии продолжать масштабную войну. После теракта в Беслане, на Северном Кавказе не случилось ни одного террористического акта. Постепенно в регионе улучшается также экономическая ситуация.
     Такое восприятие ситуации на Северном Кавказе, однако, вопиюще неполное, ведь этот регион остается наиболее нестабильной частью России, где насилие является обыденным явлением, а сила – главным аргументом в решении политических споров. Во время правления Владимира Путина не была также решена ни одна из хронических, системных проблем, которые дестабилизируют ситуацию на Кавказе. Среди наиболее важных из них можно назвать: исламский вопрос; проблему воинствующего ислама; растущую независимость Чечни; ингушско-осетинский конфликт; влияние роста националистических настроений в России на ситуацию на Кавказе; социально-экономические проблемы, а также негативные аспекты российской политики в регионе. Наиболее серьезной проблемой, как бы объединяющей в себе все вышеназванные, является прогрессирующая дерусификация Кавказа, ведущая к ситуации, при которой этот регион становится чужеродным телом в границах Российской Федерации.
     Попытка нового российского лидера справится с этими вызовами и выработать длительную стратегию для Кавказа может предотвратить или, по крайней мере, задержать дальнейшее движение региона все дальше от Москвы. Если Медведев все-таки сосредоточится исключительно на социально-экономических вопросах, предоставив Кавказ самому себе, либо, что еще хуже, оставит «силовикам», накапливающиеся там проблемы могут через несколько лет взорваться с удвоенной силой.

Европейский взгляд на Кавказ
    
Приступая к детальному анализу ситуации на Северном Кавказе, следует подчеркнуть, что в европейском взгляде на этот регион присутствует несколько аксиом, которые затрудняют объективное восприятие ситуации. Это, прежде всего, видение Кавказа сквозь призму Чечни. В известной степени это понятно, учитывая бурные события последних лет и массы чеченских беженцев, прибывающие в Европу. Но, Северный Кавказ это не только Чечня. Такими же важными, а в настоящее время вероятно даже более значимыми являются события в других республиках.
     Видение сквозь призму Чечни лежит также у истоков восприятия Кавказа как региона, где сепаратистские идеи очень популярны. На самом деле, за исключением Чечни, это пока что маргинальное явление. Переоцениваются также этнические конфликты в регионе, которые – в отличие от 1990-х годов – не имеют большого влияния на политическую ситуацию. Исключение составляет ингушско-осетинский конфликт.
     И, наконец, последнее замечание, которое касается распространенного на Западе убеждения, что Кавказ является нестабильным регионом потому что он находится в границах России. В этом утверждении много правды, так как федеральные власти во многом ответственны за сложную ситуацию в регионе. Не оправдывая негативных действий Москвы, надо, заметить, что Кавказ настолько сложный регион, а сотрясающие его конфликты так глубоки, что, вероятно, у любой власти и любого государства были бы огромные проблемы с гарантированием там стабильности.
     Рискну даже утверждать, что – как бы жестоко и фаталистически это не прозвучало – нестабильность и насилие на протяжении веков вписаны в общественно-политический пейзаж Кавказа. Так же как и на Балканах, Ближнем Востоке или в Афганистане, периоды стабильности и мира были здесь редкостью, а времена войн, восстаний и волнений – нормой, постоянным элементом жизни этих народов.

Исламский вопрос
     Северный Кавказ населяют в основном мусульмане-сунниты1. Только около 2/3 жителей Северной Осетии, а также русские, проживающие в регионе, исповедуют православие. Степень религиозности и влияние религии на общественно-политическую жизнь отдельных кавказских республик значительно отличаются. Проще говоря, Кавказ можно поделить на западную часть (Северная Осетия, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия и Адыгея), где общество очень секуляризированное, и восточную (Дагестан, Чечня и Ингушетия), где ислам играет значительную роль. На западе региона нет также суфитских братств, которые в Чечне, Ингушетии и Дагестане имеют большое влияние на общественно-политическую жизнь (в Чечне и Ингушетии доминирует Кадирия, в Дагестане – Накшбандия)2.
     Одновременно с распадом СССР на Северном Кавказе началось бурное религиозное возрождение, проявляющееся в стихийном, но чаще всего исключительно внешнем возвращении к «вере предков» (строительство мечетей, возникновение исламских школ, празднование исламских праздников и т.д.). В 1990-х годах значительно важнее исламского фактора было, национальное возрождение и сотрясающие регион этнические конфликты. Ислам играл также маргинальную роль в чеченском национальном возрождении, будучи лишь дополнением к идее независимости Чечни.
     Нынешняя ситуация диаметрально отличается от ситуации 1990-х годов. Хотя идентификация с собственной этнической группой остается ключевым элементом тождественности жителей Кавказа, а неприязнь к представителям других народов – повседневным явлением, национальные движения не играют сегодня практически никакой политической роли, а место национальных идей постепенно, но последовательно занимает ислам. При этом, многими жителями региона он воспринимается не только как собрание «традиционных» религиозных практик, а в идеологических категориях – как система, регулирующая жизнь личности и целого общества. Это касается, прежде всего, восточной части региона.
     За увеличение роли ислама и внедрение элементов исламского правового порядка (шариата) в отдельных республиках выступают как приверженцы так называемого традиционного ислама (официальное духовенство и члены суфитских братств), так и исламские реформаторы. В случае Дагестана, Чечни и Ингушетии очень важным фактором является также то, что стремление к увеличению роли ислама поддерживается значительной частью все более религиозного общества. Растущее число жителей вышеназванных республик высказывается за постепенную шариатизацию общественно-политического строя, или, по крайней мере, за внедрение отдельных элементов шариата (многоженство, запрещение азартных игр, ограничение продажи алкоголя и др.).
     Поскольку власть вынуждена хотя бы частично учитывать общественные ожидания, во многих сферах жизни она поддерживает либо инициирует фактическое, хотя и неформальное внедрение шариата. Это касается, прежде всего, Чечни, где главным инициатором вышеупомянутых изменений является президент Рамзан Кадыров. Среди прочего, он запретил занятие азартными играми на территории республики, приказал сотрудницам государственной администрации носить платки, высказывался за легализацию многоженства. Вооруженные отряды Кадырова выполняют также роль неформальной «моральной полиции», которая контролирует улицы чеченских населенных пунктов, делая замечания или наказывая за поведение, несоответствующее исламским нормам.
     Стоит также упомянуть о стихийной, идущей снизу шариатизации общественной жизни на восточном Кавказе, которая проявляется, между прочим, в применении шариатского законодательства (вместо государственных законов) при решении конфликтов (например, имущественных, из сферы семейного права), фактическом внедрении шариата на основании неписаного общественного соглашения во многих населенных пунктах Дагестана (таких как Губден, Гимры, Кванада, Хуштада, раньше также Карамахи и Чабанмахи), или в обыденном сегодня в Чечне и Ингушетии многоженстве.
     Новым фактором на Северном Кавказе несомненно является появление все более многочисленной группы молодых, сознательных, образованных мусульман, для которых выбор ислама как собственной системы ценностей и принципов, которыми они руководствуются в повседневной жизни это выбор идеологический и вполне обдуманный3. Именно такие люди составляют сегодня ось неформального движения исламских реформаторов, называемых также салафитами, а властью и средствами массовой информации – "ваххабитами".
     Они выступают не только за усиление роли ислама и шариата в общественно-политической жизни, но и за установление социальной справедливости, опираясь на исламские нормы и борьбу с коррумпированной системой власти на Кавказе, в которой доминируют кланово-мафиозные структуры. Они также хотят радикальной реформы традиционного, закостеневшего кавказского ислама, очищения его от некоранических элементов и придания ему форм, отвечающих рационалистическим представлениям современного человека, который получил светское образование. Целью модернистов, которых можно рассматривать, как идеологических преемников движения джадидистов4, является вывод исламских обществ из традиционного застоя и коллективной зависимости от земных религиозных авторитетов. Таким образом, это движение стремится к модернизации религии и общества, но не в западном понимании, а опираясь на исламские ценности5. В противоположность к традиционалистам, которые считают, что кавказский ислам отличается от ислама, в остальном мире, модернисты чувствуют себя членами мировой уммы.
     Своими главными противниками реформаторы видят традиционалистов, которых они обвиняют в нарушении принципа единобожья, удерживании верующих в неведении, взыскании с них безосновательной платы за религиозные услуги, в сотрудничестве с органами власти. По этим причинам, а также потому, что реформаторы лучше от них образованы (в том числе и теологически), традиционалисты видят в них угрозу для собственной позиции в обществе. Поэтому именно официальное духовенство и суфийские шейхи являются главным катализатором преследований модернистов властью, которые мотивируются борьбой с терроризмом.
     Почему много молодых людей на Кавказе выбирает "нетрадиционный" ислам, хотя это связано с угрозой преследований? Причины нужно искать в трудной экономической ситуации, огромной безработице, перенаселении, коррупции и непотизме органов власти, а также их отчуждении от собственного общества. Ислам является формой протеста против кланово-мафиозных режимов в отдельных республиках, социальной несправедливости, беззакония, а также проникающего на Кавказ из остальной части Российской Федерации морального разложения.
     Наиболее важным источником растущей популярности исламских идей в кавказских обществах является, однако, идеологическая пустота, которая появилась после распада СССР. Ни одна из других концепций или идеологий не в состоянии заполнить это место, поскольку они либо скомпрометированы в глазах жителей Кавказа (как коммунизм, или национальные идеи), либо для них непонятны (как концепция западной демократии, прав человека и гражданских свобод). Современное российское государство также не может ничего предложить молодым жителям региона в сфере идеологии, системы ценностей, образа жизни.
     В такой ситуации ислам является единственной доступной, понятной и привлекательной парадигмой для молодых людей, которые хотят принимать активное участие в жизни своих обществ и менять окружающий их мир. Именно в исламе они могут найти ответы на волнующие их вопросы, касающиеся не только самой религии, но и моральных, политических, социальных и других проблем. Он дает также чувство собственной ценности, исключительности и общности. В джамаатах (исламских общинах) молодые люди могут, кроме того, найти моральные авторитеты, которых им не хватает в общественной жизни; ими являются чаще всего духовные лидеры, которые нередко получили образование в мусульманских странах и интеллектуальным уровнем значительно превосходят официальных священнослужителей. Кроме того, обращение к исламу это для жителей Кавказа возвращение к истокам, нахождение собственной идентичности. Поэтому это натуральный процесс.

 Проблема воинствующего ислама
     Радикальный, воинствующий ислам, с которым в настоящее время мы имеем дело во всех республиках региона, представляет собою огромный вызов для безопасности Северного Кавказа. Проявляется он в вооруженных действиях (определяемыми исламским подпольем как «джихад»), которые ведутся небольшими мобильными группами исламских боевиков против республиканских силовых структур и представителей органов власти. Особенно интенсивные бои идут в Дагестане и Ингушетии, но исламские боевики действуют также в западной части региона.
     Следует подчеркнуть, что исламский радикализм является вторичной проблемой по отношению к обсуждаемому перед этим исламскому вопросу. Это только крайнее, маргинальное проявление роста роли ислама в регионе, ибо анализ ситуации на Кавказе не позволяет утверждать, что фундаментализм, который понимается здесь как ведение «джихада» с целью свержения светской власти и установления шариата, это непосредственный результат роста влияния ислама в общественно-политической жизни региона. Он также не является ни результатом деятельности кавказских исламских реформаторов, ни заговором международных исламских террористов, как это часто представляют российские СМИ6.
     Настоящие причины исламского радикализма на Кавказе это эволюция чеченского конфликта и деятельность «силовиков».
     Если идеологической почвой первой чеченской войны (1994-1996), а также первых лет второй (начавшейся в 1999 г.) были национально-освободительные лозунги, то в настоящее время боевики ведут не столько борьбу за независимость, сколько «джихад» против «неверных». Эволюция от национализма к «джихаду», которая наступила в последние годы, была, прежде всего, результатом «выгорания» национально-освободительной идеологии и разочарования Западом, на чью поддержку чеченские боевики вначале очень рассчитывали.
     Стоит, однако, помнить, что во главе чеченского «джихада» стоят не исламские интеллектуалы или теологи, а полевые командиры, которые в какой-то момент политической борьбы обратились к исламским лозунгам. Чеченские предводители, которые начали использовать исламские лозунги в ведущейся борьбе – это, например, уже покойный Шамиль Басаев и Докка Умаров – нынешний лидер боевиков. Их «обращение» в радикальный ислам было продиктовано не изучением Корана и Сунны, а изменяющимися условиями ведения войны, поэтому их трудно рассматривать как исламских лидеров.
     Значительно более важной причиной радикализации части кавказских мусульман является деятельность федеральных и республиканских силовых структур, которая происходит под знаменами «борьбы с терроризмом». Применяемые «силовиками» методы борьбы с терроризмом («зачистки», специальные операции, облавы на боевиков, похищение мнимых членов вооруженных группировок и их родственников, применение пыток во время допросов) ударяют главным образом по гражданскому населению, что не ликвидирует, а углубляет нестабильность в регионе и обеспечивает радикалам множество новых последователей. Особо жестоким репрессиям подвергаются люди, связанные с неофициальными исламскими структурами, а также религиозно активная молодежь. Это ведет к росту поддержки исламского вооруженного подполья, а зачастую также толкает молодых жителей Кавказа к присоединению к боевикам и началу открытой борьбы с властями.
     Применение грубого насилия и вера в силовые методы в борьбе с исламским подпольем – это только одна сторона медали. Во многих случаях «силовики», желая показать эффективность и доказать Кремлю какой большой проблемой является терроризм на Кавказе, сознательно применяют репрессии по отношению к невинным людям с целью спровоцировать их к началу вооруженной борьбы. Действия силовых структур исходят из их партикулярных интересов, противоречащих интересам российского государства. Ведь нестабильный Кавказ обеспечивает «силовикам» высокое положение в государстве, они оказываются единственной силой, могущей эффективно бороться с «международным исламским терроризмом». С этим, в свою очередь, связана возможность карьеры и обеспечения себе важных источников прибыли.
     Наиболее ярким примером результатов деятельности силовых структур, направленной на молодых мусульман, были события в столице Кабардино-Балкарии Нальчике в октябре 2005 года. Жестокие, многолетние репрессии, направленные на членов, так называемого, Кабардино-Балкарского Джамаата – неформальной мирно настроенной организации местных мусульман – привели к стихийному восстанию, в котором приняло участие несколько сотен молодых мусульман. В течение нескольких часов оно было кроваво подавлено. В то же время российская пропаганда представила его не как отчаянный протест репрессированных членов джамаата, а как инспирированное извне вооруженное выступление террористов.
     Учитывая нынешние действия силовых структур в других кавказских республиках, подобные выступления могут в ближайшее время произойти в Ингушетии и Дагестане.
 
Casus Чечни
     Чечня всегда отличалась от остальных частей всего Северного Кавказа, в частности потому, что она была наиболее этнически однородной республикой, а чеченцы – наибольшим северокавказским народом. Только Чечня в 1990-х годах бросила вызов Москве и предприняла попытку добиться независимости. На протяжении многих лет она была также наиболее нестабильным регионом Кавказа.
     Сегодня ее "отличие" еще более отчетливо, при чем оно выражается во все еще трудных к принятию и не слишком известных в Европе аспектах. Чечня сегодня значительно более стабильная и значительно более независимая от Москвы, чем соседние республики. Более того, в некотором смысле она становится "жандармом Кавказа" и инструментом кремлевской политики не только на Северном Кавказе, но и на Южном.
     В сравнении с предыдущими годами, а также с ситуацией в Дагестане и Ингушетии, в Чечне вооруженные столкновения происходят очень редко. Со времени теракта в Беслане (сентябрь 2004 г.) на ее территории не было ни одного террористического акта. Боевики разбиты и неспособны к проведению какой-либо масштабной вооруженной акции. В конечном счете, трудно говорить о них, как о боевиках или чеченских сепаратистах. Ведь их целью является сегодня не создание независимой Чечни, а Кавказского Эмирата, о возникновении которого (и одновременной ликвидации структур Чеченской Республики Ичкерия) объявил в ноябре 2007 года Докка Умаров. Этот шаг можно рассматривать как окончательный разрыв с традицией борьбы за независимость и чеченской эмиграцией на Западе.
     Реальная власть в Чечне находится сегодня в руках президента Рамзана Кадырова. Он унаследовал ее от своего отца – Ахмада Кадырова, убитого на стадионе в Грозном в мае 2004 года. Начиная с 2002 года, Кадыровым удалось создать в республике авторитарный режим путем беспощадного удаления политических противников, назначения на должности во всех ветвях республиканской власти доверенных людей, а также массового перетягивания на свою сторону боевиков. Это было возможно благодаря поддержке Кремля, который взамен за гарантию стабильности в Чечне дал Кадырову carteblanche на внутреннюю политику, значительно укрепил полномочия чеченских властей за счет федеральных силовых структур и систематически перечислял огромные финансовые средства на восстановление республики.
     Опорой власти Кадырова в Чечне являются вооруженные отряды, состоящие из нескольких десятков тысяч бойцов, в подавляющем большинстве – бывших боевиков. Формально они подчинены федеральным министерствам (МВД или министерству обороны), но в реальности – верны исключительно Кадырову. Стоит, все же подчеркнуть, что власть Рамзана не основывается исключительно на терроре, хотя «кадыровцы», несомненно, наводят ужас на население. Апеллирование президента к глубоко укорененному в Чечне и необыкновенно важному для чеченской самоидентификации суфитскому исламу (Кадыров сам член братства Кунта-Хаджи), поддержка исламизации общественной жизни в республике, реальное восстановление Чечни после военных разрушений, а также высокая асертивность в контактах с Москвой обеспечивают ему все больше приверженцев. Дла Кадырова очень важен также союз с «московскими чеченцами», бизнесменами и политиками, которые вначале были против режима Кадыровых, но теперь сотрудничают с ним, представляя собой своеобразное лобби Кадырова на федеральном уровне.
     Результатом политики поддержки Кадыровых была не только стабилизация республики и получение их кланом полной власти в республике. Ценой, которую Кремль заплатил за окончание войны, была далеко продвинутая независимость Чечни, которая представляет собой defacto государство в государстве в рамках Российской Федерации. Республика остается в значительной степени вне контроля Москвы, а российское законодательство во многих областях жизни здесь игнорируется, уступая место чеченским адатам (обычное право) или шариату. Почти все должности во власти занимают этнические чеченцы, а чеченский язык постепенно вытесняет из обихода русский. Республика имеет defactoсобственные вооруженные силы (отряды верные Кадырову), а чеченцы с 2001 года не служат в российской армии. В Чечне функционирует также мафиозная экономическая система, основой которой является рэкет людьми президента легального и нелегального чеченского бизнеса. Кроме того, власти в Грозном добиваются передачи им контроля над чеченским нефтяным сектором7.
     Одним из немногих гарантов позиции Москвы в республике являются расположенные здесь воинские части федеральной армии, которые, однако, большинство времени остаются в казармах и редко принимают участие в операциях против боевиков (таким образом, проблема нарушения ими прав человека не является такой серьезной, как несколько лет назад).
     Кроме того, Чечня во все большей степени становится своеобразным «жандармом Кавказа» и инструментом в руках Кремля. Это касается, прежде всего, чеченских вооруженных отрядов, представляющих собой очень серьезную, хорошо обученную, вооруженную и закаленную в боях военную силу. Они играют роль пугала по отношению к другим республикам. Очень часто они проводят специальные операции против боевиков в Ингушетии и Дагестане, игнорируя при этом местные органы власти и силовые структуры. В феврале 2008 года их впервые послали для подавления демонстрации оппозиции в Назрани (Ингушетия). Чеченские отряды используются российской властью и за границами России. Так, в 2006 году чеченские солдаты были посланы в Ливан в рамках российского контингента, а с 2007 года они присутствуют в Абхазии и Южной Осетии в рамках российских миротворческих сил.
     На уровне федеральных властей многократно поднимался также вопрос объединения Чечни с Ингушетией. Это должно было бы обеспечить стабильность в Ингушетии, благодаря фактическому подчинению её органам власти в Грозном, методы стабилизации которых – хотя и жестокие – оказались очень эффективными.
     Нынешняя стабильность Чечни может однако оказатся, мнимой и краткосрочной, так как в долгосрочной перспективе новое выступление чеченцев против Москвы кажется высоковероятным. Хотя в настоящее время население Чечни неспособно к очередному подъему борьбы за независимость, нельзя исключить того, что оно не созреет к этому через несколько лет или десятилетий. Если такое выступление произойдет, его предводителями будут, вероятно, нынешние формально пророссийские чеченские руководители, которых можно назвать «скрытыми» сепаратистами.
     В противоположность к «явным» сепаратистам, они пророссийские только формально. На самом деле они являются чеченскими националистами, ненавидящими Россию и русских, и рассматривающими сотрудничество с Москвой конъюнктурно. После начала второй войны Ахмад Кадыров и люди из его окружения пришли к выводу, что способ достижения независимости, который был выбран чеченцами в 90-х годах – провозглашение независимости и конфронтация с Москвой – неэфективен. В связи с этим они решили сложить оружие, формально отречься от независимости, задекларировать лояльность по отношению к Кремлю и добиваться независимости постепенно. Следовательно, в противоположность к «идейным» сепаратистам, «скрытые» стремятся к получению фактической, хотя и не формальной независимости от Москвы. Нельзя, однако, исключить, что при благоприятных обстоятельствах они могут возвратиться к лозунгам независимости 1990-х годов.
     О таком сценарии говорит очень сильный среди чеченцев дух национально-освободительной борьбы, а также повсеместная ненависть к России. Это выражается не только в политических концепциях, творчестве чеченских писателей, поэтов, бардов и т.д., но и во взглядах обычных людей. В такой ситуации выглядит сомнительным, чтобы чеченцы не предприняли очередной попытки создания собственного независимого государства.
 
Осетино-ингушский конфликт
     Как уже было отмечено, конфликты на этническом основании не представляют сегодня серьезной угрозы для стабильности Кавказа. Исключением является осетино-ингушский конфликт за Пригородный район, который в каждый момент может снова взорваться. У него долгая история. Его начало положило выселение в 1944 году ингушей вместе с чеченцами в Среднюю Азию. Расположенный на восток от Владикавказа Пригородный район, который принадлежал раньше Чечено-Ингушетии и был населен ингушами, присоединили тогда к Северной Осетии. После возвращения в 1957 году ингушей из ссылки и восстановления Чечено-Ингушетии, Пригородный район не был в нее включен. Однако ингушам разрешили возвратиться в свои дома.
     После распада СССР ингуши потребовали возвращения района, что встретило понятное сопротивление осетин. Осенью 1992 года дошло до продлившихся несколько дней кровавых боёв между ингушами и осетинами, в результате которых погибло несколько сотен человек, а все ингуши бежали из Пригородного района в Ингушетию. Через несколько лет началось их постепенное возвращение, однако осетины старались им препятствовать. Ситуация в районе конфликта заострилась после теракта в Беслане, который в Северной Осетии был истолкован как месть ингушей за 1992 год. С того времени в Пригородном районе начались похищения людей ингушской национальности, многие из которых пропали без вести. Всеобщее возмущение в Ингушетии вызывает также политика осетинской власти, которая не разрешает ингушам селится в родных местах и отказывает в возвращении домов, занятых осетинами. Взамен для них строят новые поселения вблизи границы с Ингушетией. Ингушско-осетинское напряжение дополнительно подогревает деятельность осетинских силовых структур на территории Ингушетии, которые под видом борьбы с терроризмом похищают молодых мужчин и вывозят их под арест на территорию Осетии.
     Ингуши по сей день не смирились с утратой района и дальше требуют от власти в Москве решительных действий по его возвращению (это касается как оппозиции, так и части ингушской власти). Ненависть между двумя народами так сильна, а ситуация в районе конфликта так напряжена, что в любой момент там могут возобновиться бои, что имело бы катастрофические последствия как для Ингушетии, так и для Северной Осетии.
     Подобным образом, как и в 1990-х годах, на возможное обострение ингушско-осетинских отношений может оказать влияние также ситуация в Южной Осетии. Вспышка грузино-осетинских боёв значила бы наплыв южноосетинских беженцев в Северную Осетию, которые были бы, вероятно, размещены в Пригородном районе, где все еще много покинутых домов, которые когда-то принадлежали ингушам. Не исключено, что вместе с беженцами там появились бы и члены южноосетинских военизированных группировок. Это могло бы привести к росту напряженности и эскалации насилия между проживающим там осетинским и ингушским населением. Возобновление боев в Пригородном районе склонило бы в свою очередь чеченские вооруженные группировки оказать помощь ингушам. Ситуация в районе ингушско-осетинского конфликта может быть таким образом фактором, сдерживающим Россию от эскалации напряжения в Южной Осетии, так как это означало бы дестабилизацию на российском Кавказе.
 
Национализм и ксенофобия в России
     Рост националистических и ксенофобских настроений в России является фактором, который во все большей степени отражается на политической ситуации на Кавказе. Убийства и нападения на эмигрантов из Кавказа в центральной России, которые совершаются националистическими вооруженными группами, вызывают в кавказских республиках всеобщее возмущение. Чувство неудовлетворенности углубляется безнаказанностью виновников и одобрением подобных действий значительной частью российского общества, воспринимающего наплыв эмигрантов из Кавказа и Средней Азии как угрозу и поддерживающего лозунг «Россия для русских». Кроме того, антикавказские и антиисламские настроения доминируют также в силовых структурах (особенно в милиции), а зачастую и в органах местной власти.
     Антикавказские настроения проявляются не только в единичных случаях агрессии, так как все чаще происходят антикавказские погромы, в которых нередко активное либо пассивное участие принимает вся местная община. Такие события произошли, например, в Кондопоге (Карелия), Нальчике (Кабардино-Балкария) или в селе Яндыки (в Астраханской области). В этих трёх случаях объектом агрессии была местная чеченская диаспора.
     В такой ситуации жители Кавказа чувствуют себя в России гражданами второго сорта и среди них начинает расти чувство отчуждения. Русский национализм и кавказофобия являются также одним из факторов, стимулирующим исламский радикализм и рост антироссийских настроений на Кавказе. В частности, он проявляется во все большей неприязни к русским, проживающим в кавказских республиках. Наиболее угрожающие формы такая неприязнь принимает в Ингушетии, где уже несколько месяцев регулярно происходят убийства людей неингушской национальности (в основном – русских)8.
 
Социально-экономические проблемы
     Значительным, хотя и не самым важным фактором, дестабилизирующим ситуацию в регионе, являются социально-экономические проблемы. Северный Кавказ – самый бедный регион Российской Федерации. Уже в советское время он был отсталым по сравнению с другими частями страны. Здесь существовала скрытая безработица, и много людей переехало в центральную Россию, Украину и другие республики в поисках работы. Распад СССР, крах централизованной плановой экономки, вспышки вооруженных конфликтов, закрытие многих границ углубило существующие проблемы.
     Большинство кавказских республик живет за счет дотаций из федерального бюджета, которые в случае Чечни, Ингушетии и Дагестана доходят до 80%. Немногие из предприятий работают, инфраструктура – в плачевном состоянии, огромной проблемой является безработица. Большая часть населения живет в нужде, существуя благодаря работе в бюджетной сфере, пенсиям, мелкой торговле и заработкам молодых мужчин вне Кавказа. В достатке живет только небольшая группа людей, связанных с властью, которая черпает выгоду от торговли доходными товарами (например, нефтью и икрой), взимания откупов с населения (например, за принятие ребенка в школу, в милицейских участках, за «безопасное» ведение хозяйственной деятельности).
     Сложную экономическую ситуацию ухудшает большой естественный прирост населения. Постоянно ухудшающиеся экономические условия, а также отсутствие перспектив на улучшение ситуации имеют очень далеко идущие социальные последствия. Из-за нехватки рабочих мест много людей ступает на преступный путь, а вследствии всеобщей доступности оружия Северный Кавказ имеет самый высокий показатель преступности в РФ.
     Последствиями экономического кризиса является также постепенное разложение семейных и клановых уз (массовые выезды мужчин в поисках работы ведут к распаду семей), а также упадок традиционных моральных ценностей (раньше на Кавказе не было, например, проституции, нищенства или бездомности; теперь же это все более частые явления). Все большее число людей занимается также контрабандой и изготовлением наркотиков.
     Несмотря на это, в последние годы ситуация несколько улучшается, что является заслугой общего улучшения экономической ситуации в России, связанного с наплывом нефтедолларов. Часть этих денег попадает на Кавказ, главным образом в виде увеличенных дотаций из федерального бюджета, которые являются, например, причиной нынешнего строительного бума в Чечне. Большие надежды на инвестиции и наплыв капитала связанны также с приближающейся зимней олимпиадой в Сочи. Российская власть, кроме того, старается склонить кавказских бизнесменов из-за пределов региона к инвестициям в родные республики. 

Политика федеральных властей на Кавказе
     Основной проблемой российской политики на Кавказе является отсутствие чёткой концепции развития региона и его интеграции с остальной частью Российской Федерации. Несмотря на предпринимаемые попытки выработки такой концепции (в частности представителем президента РФ в Южном федеральном округе Дмитрием Козаком в 2004-2007 годах), ни команде Бориса Ельцина, ни Владимира Путина не удалось достичь этой цели. Отказ от шаблонного подхода к целому региону был бы позитивным решением, ведь с одними вызовами мы имеем дело, например, в Адыгее, а с другими – в Чечне. Проблема, однако, в том, что Москва также не имеет выработанных специальных концепций по отношению к отдельным республикам.
     Федеральную политику на Кавказе можно скорее определить как набор срочных мероприятий, напоминающих действия пожарной команды. Причиной такого состояния вещей является беспомощность российских элит по отношению к региону, следующая из незнания господствующих там реалий (прямо граничащее с невежеством) и убеждения о невозможности долговременной стабилизации Кавказа. Власть в Москве опасается предпринять попытку системных решений, предполагая, что это поглотило бы слишком много энергии и денег. В такой ситуации главной целью властей является поддержка относительной стабильности региона.
     Извечной проблемой российской политики на Кавказе есть доминирующее, особенно среди «силовиков» (а, следовательно, также в окружении президента Владимира Путина), убеждение, что Кавказ понимает исключительно силу. Исходя из этой предпосылки, поражения на Кавказе, как правило, объясняются применением слишком мягких методов, слабой работой спецслужб или отсутствием координации между силовыми структурами, а не непропорциональным применением силы. Следствием такого восприятия Кавказа является стремление к максимальной его милитаризации. Процент «людей в пагонах» здесь самый высокий во всей Российской Федерации. Также постоянно появляются новые военные базы (в последнее время – в дагестанском Ботлихе, а также в станице Зеленчукская в Карачаево-Черкесии).
     Очень негативным, но последовательно применяемым принципом российской политики на Кавказе является стремление к его изоляции. Органы власти стараются не допускать в кавказские республики заграничных журналистов, ограничивают деятельность международных неправительственных организаций и их контакты с местными организациями. С 2000 года закрытой для иностранцев остается граница России с Грузией и Азербайджаном. Власть ограничивает также доступ российским журналистам и другим посторонним лицам в Чечню и другие территории, объявленные так называемыми зонами "антитеррористических операций" (такой зоной на несколько месяцев 2007 года была объявлена Ингушетия, а также некоторые местности в Дагестане)9.
     Проводимая таким образом политика по отношению к Кавказу вытекает из стремления к информационной блокаде региона, а также трактовки Северного Кавказа, с одной стороны, как площадки для российского влияния на Южном Кавказе, а с другой – преграды от гипотетического проникновения нестабильности из закавказских стран, кроме того это выливается в шпиономанию (т.е. каждый иностранец воспринимается как потенциальный агент враждебных спецслужб). Это ведет к превращению региона в своеобразную резервацию, жители которой имеют ограниченные контакты с внешним миром, обращаются исключительно в собственном кругу (часто это только собственная этническая группа ) и иногда даже не знают, что делается в других республиках, имея ограниченное и оторванное от реальности восприятие мира. Это тормозит модернизацию региона, ведет к консервации существующих там проблем, закостенению общественных структур, взглядов и стиля жизни его населения. Это также затрудняет развитие туризма, который мог бы стать одной из главных отраслей кавказской экономики (исключением является Кабардино-Балкария, а собственно – окрестности Эльбруса, куда приезжает много иностранцев).
     Кремль, хотя и не имеет концепции, как интегрировать Кавказ с остальной Россией, не хочет также предоставить ему специальный статус. Тем временем, история российского правления в регионе показывает, что подобная стратегия приносит пользу. После окончания кавказской войны в XIX веке царская власть в значительной мере сохранила отличие Кавказа, разрешая деятельность шариатских судов, использование арабского языка в общественной жизни, не принуждая жителей кавказских провинций к службе в армии. Это послужило стабилизации Кавказа и утверждению там российского господства.
     В современной политике Кремля на Кавказе преобладают централистические тенденции, а регион в рамках Российской Федерации не имеет никакого специального статуса. Исключением является Чечня (о чем говорилось выше), что можно трактовать, как проявление трезвого взгляда на ситуацию в этой республике. Представляется, что это единственно результат тех огромных проблем, которые республика причиняла Кремлю в предыдущие годы. Особое отношение к Чечне подвергается в России, однако, острой критике, в частности федеральной армией, а также властями других кавказских республик, которые считают это проявлением несправедливых предпочтений Грозному.
     Непосредственным результатом централизации является практика произвольного навязывания Кремлем определенных решений кавказским республикам. Это касается также кадровых решений. Такая практика связана с другим, значительно более важным принципом российской политики. Он сводится к оказанию безусловной поддержки президентам отдельных республик ввиду общественного недовольства, даже если они проводят совершенно бездарную политику. Кремль за всякую цену хочет избежать прецедента лишения кого-либо из президентов должности под давлением общественного мнения, исходя из предпосылки, что это было бы расценено как проявление слабости власти. В то же время Москва не доверяет таким руководителям, стараясь ограничить их власть и передать ее в руки представителей федерального центра.
     Знаменательными примерами подобной практики являются Ингушетия и Карачаево-Черкесия. Президенты этих республик – Мурат Зязиков и Мустафа Батдыев – лишены харизмы, ведут бездарную политику и имеют поддержку только со стороны собственных кланов. Общественность в обеих республиках годами требует их отставки, однако Кремль не лишает их своей поддержки. Это ведет к утрате доверия к федеральной власти у жителей обеих республик и росту оппозиционных настроений. Ситуация в Ингушетии просто уходит из-под контроля властей, так как недовольство общества ведет к росту поддержки исламистов, которые уже несколько лет ведут в этой республике эффективную вооруженную борьбу. Ответом Кремля, однако, не является попытка найти преемника Зязикова и начать диалог с ингушским обществом, а усиление полномочий федеральных силовых структур, которые при помощи репрессий стараются стабилизировать ситуацию в республике. Однако это только раскручивает спираль насилия.
     Примером непродуманного шага Кремля на Кавказе было также выдвижение в 2006 году предложения о ликвидации республиканского статуса Адыгеи и объединения ее с Краснодарским краем. С экономической точки зрения это было в высшей степени обосновано. Адыгея содержится почти исключительно благодаря дотациям из федерального бюджета, кроме того, контроль над экономикой республики взял клан тогдашнего президента Хазрета Совмена, что делало невозможным ее развитие. Кремлевские руководители, однако, не приняли во внимание символического значения, которое само существование этой республики на исторических черкесских землях имеет для всех адыгейских народов, проживающих на Кавказе (адыгейцев, черкесов, кабардинцев и абазин). Планы ликвидации особого статуса Адыгеи были встречены негативно; адыгейские организации даже обратились с воззванием о помощи к международным организациям и к черкеской диаспоре в Турции, что склонило Кремль отказаться от этой идеи.
     Однако, необдуманное осуждение централистической политики и некоторых решений, принимаемых федеральной властью, не представляется правильным. Ведь полная передача управления кавказскими республиками в руки местных элит могла бы привести к катастрофе. Прежде всего, потому, что они руководствуются партикулярными интересами, при чем это интересы даже не собственной республики, а клана. Большинство кавказских политиков, кроме того, связано с местной мафией и исключено из своего общества. Следовательно, такая политика закончилась бы «приватизацией» отдельных республик и клановыми конфликтами. Ослабление позиции Москвы на Кавказе могло бы также привести к вспышке территориальных конфликтов между республиками (например, между Северной Осетией и Ингушетией, или Чечней и Дагестаном). Если образование органов власти и назначение на наиболее важные должности должно было бы происходить без участия Кремля, то мы, кроме того, имели бы дело с кровавыми и бесконечными межклановыми и межэтническими спорами.
     Также не все кадровые решения Кремля заслуживают критики. Верным шагом было, например, назначение Муху Алиева президентом Дагестана (февраль 2006г.), а также Арсена Канокова президентом Кабардино-Балкарии (октябрь 2005г.). Алиев, как один из немногих дагестанских политиков, не был замешан в кланово-мафиозные структуры и имел репутацию опытного и уважаемого деятеля; существенным было также то, что он был компромиссной фигурой, на которую могли согласиться наиболее важные группы влияния в республике. В свою очередь Каноков был человеком извне (до этого он занимался бизнесом в Москве), не впутанным в местные структуры, и в то же время известным в республике и имеющим там широкие связи. Его заданием была замена правящей до него в Кабардино-Балкарии клики, ответственной за стагнацию республики, новой командой. О правильности выбора может свидетельствовать энтузиазм, с которым новый лидер был принят обществом и местной интеллигенцией.
     Однако, правильные кадровые решения и успешные мероприятия Кремля на Кавказе являются, к сожалению, исключением из правил, поскольку доминируют негативные тенденции.  

Главный вызов Москве на Кавказе
     Все описанные выше факторы представляют вызовы для стабильности в этом регионе, но они являются только фоном, почвой для значительно более важного процесса, который в ближайшие годы может решить будущее российского Кавказа. Этот процесс – его дерусификация.
      Со времен завоевания Кавказа Российской империей в конце XVIII – начале XIX века, в течение около 200 лет длился процесс его политического, экономического, культурного и ментального срастания с Россией. Своего апогея этот процесс достиг во время брежневской стабилизации. Перестройка, а позже неожиданный распад Советского Союза резко его прервали и повернули вспять. Тогда началась очень быстрая дерусификация Кавказа, которую составили такие элементы как: возрождение независимости Грузии, Армении и Азербайджана; утрата Россией монополии на политико-экономическое влияние в регионе; возникновение национальных движений и вспышки многочисленных вооруженных конфликтов; массовый отток российского населения со всего Кавказа, уменьшение значения российского языка в регионе и т.д.
     Дерусификация Южного Кавказа идет быстрыми темпами и касается как политической, так и общественно-культурной сферы. На Северном Кавказе (за исключением Чечни) по очевидным причинам этот процесс продвигается медленнее, однако он все более заметен. Рост влияния ислама, растущая неприязнь к русским и их массовая эмиграция из Кавказа, почти полная «чеченизация» Чечни, а также тот факт, что жители региона не чувствуют себя полноправными гражданами и во все меньшей степени идентифицируют себя с российским государством, являются лучшими доказательствами движения Северного Кавказа все дальше от России. В результате Северный Кавказ постепенно становится инородным телом в рамках Российской Федерации.
     Также в сознании самих россиян кавказские республики не являются интегральной частью российского государства, а чуждой, враждебной территорией. Многие жители России даже поддерживают предложение крайних националистов, призывающих «избавится» от Кавказа и возвратить границы Российской Федерации на север от него. По их мнению, кавказские республики России не нужны, они только генерируют проблемы, которые разлагают российское государство изнутри. Вместе с тем они призывают отгородиться от Кавказа «санитарным кордоном» и выселить всех кавказцев из «настоящей» России.
     Кажется, российские элиты и власть не осознают масштаба проблемы и не делают ничего, чтобы замедлить процесс дерусификации Кавказа. Тем временем, ключевым было бы обеспечение его жителям гарантии равных прав, чувства, что они являются такими же гражданами, как и этнические русские или православные, и имеют свое место в российском государстве – многонациональном и многоконфессиональном. Чтобы это могло осуществиться, нужно выработать соответствующую идеологию государства, между тем, в современной России доминируют великорусский национализм, чувство превосходства по отношению к другим народам, неприязнь к чужим и опасение ислама.
     Ответ на вопрос о будущем Кавказа следует искать в кабинетах кремлевской власти. Если Москва не изменит негативных элементов своей политики в регионе, не предпримет попытки замедлить его дерусификацию и не обеспечит достойного места жителям Кавказа и – шире – мусульманам в российском государстве, она должна принять во внимание возможную утрату этого региона. Вероятно, до этого не дойдет в условиях благоприятной конъюнктуры на энергетическое сырье, так как нефтедоллары позволяют российской власти в некотором смысле платить за относительную стабильность в регионе. Однако, серьезный экономический кризис в России, который может произойти в случае падения цен на энергетическое сырье на мировых рынках, или политический кризис, вызванный, например, обострением борьбы за власть в Кремле, может привести к появлению серьезных центробежных тенденций на Кавказе. Нельзя исключить, что они могут закончиться отрывом региона либо некоторых республик (в частности Чечни) от российского государства.
 
Перевёл Богдан Олексюк

1 Шиитами являются только живущие в южном Дагестане азербайджанцы и жители лезгинского села Мискинджа.
2 Больше об исламе на Северном Кавказе см.: Алексей Малашенко, Исламские ориентиры Северного Кавказа, Москва: Московский Центр Карнеги 1998.
3 Часто это выбор, подвергающий их общественному остракизму и даже серьезным семейным конфликтам.
4 Движение джадидистов зародилось на переломе ХІХ и ХХ веков среди российских мусульман. Джадидисты стремились к модернизации ислама и приспособлению его к вызовам современного мира. Их главной целью была реформа исламской школы. Наиболее известными дагестанскими джадидистами были Али Караев и Сейфулла-кади Башларов.
5 Энвер Кисриев, Ислам и власть в Дагестане, Москва: Объединенное гуманитарное издательство 2004.
6 По сравнению с Центральной Азией, или Азербайджаном, влияние «миссионеров» из исламских стран на Северном Кавказе ничтожно. Они приезжали в этот регион в 1990-х годах, однако не нашли среди кавказских мусульман широкой поддержки.
7 Больше
см.: Maciej Falkowski, Chechnya: Between Caucasian Jihad and ‘Hidden’ Separatism, CES Studies, Warsaw, Centre for Eastern Studies, January 2007.
8 В нападениях неидентифицированных личностей в Ингушетии за последние два года погибло больше десяти русских (в частности женщины: руководитель местной администрации, врач, учительница), а также представители других национальностей (в частности цыгане).
9 Возможность объявления избранных территорий "зонами антитеррористических операций" дает принятый в 2006 году закон о борьбе с терроризмом, в соответствии с которым был создан Национальный Антитеррористический Комитет, возглавляемый директором Федеральной Службы Безопасности
.

Print version
EMAIL
previous THE STRUGGLE FOR STALIN´S SUCCESSION |
Petr Vagner
УКРАИНА: ПОРА ЗАМЕТИТЬ ПЕРЕМЕНЫ |
Отар Довженко
next
ARCHIVE
2021  1 2 3 4
2020  1 2 3 4
2019  1 2 3 4
2018  1 2 3 4
2017  1 2 3 4
2016  1 2 3 4
2015  1 2 3 4
2014  1 2 3 4
2013  1 2 3 4
2012  1 2 3 4
2011  1 2 3 4
2010  1 2 3 4
2009  1 2 3 4
2008  1 2 3 4
2007  1 2 3 4
2006  1 2 3 4
2005  1 2 3 4
2004  1 2 3 4
2003  1 2 3 4
2002  1 2 3 4
2001  1 2 3 4

SEARCH

mail
www.jota.cz
RSS
  © 2008-2024
Russkii Vopros
Created by b23
Valid XHTML 1.0 Transitional
Valid CSS 3.0
MORE Russkii Vopros

About us
For authors
UPDATES

Sign up to stay informed.Get on the mailing list.